Я не хочу, чтоб снег растаял,
Чтоб снова потекли ручьи,
И в небе солнце разбросало
Свои горячие лучи ...
Я не хочу тепла и лета,
И не хочу журчанья рек,
Я не хочу садов одетых,
Как в прошлый год, в зеленый цвет.
Люблю я снежную пустыню:
Как будто блестками покрыта простыня.
Заледенелые седины на ветках,
В небе - бледная луна.
И больше ничего не надо -
Здесь одиночество, но пусть,
Душа моя всему здесь рада,
Здесь я Любви своей дождусь !

Меня ты тихо позови

Наш мир жесток, в нём много боли
И мало
света для любви,
Но если твоя тяжка доля,
Меня ты
тихо позови…
Приду, примчусь хоть на край света,
Всё
для того, чтоб верил ты,
Что в равнодушном мире
этом
Порой сбываются
мечты!

Я грешила... я и впредь грешить готова
За твою улыбку буду жизни отбирать...
Спотыкаясь на ходу и
поднимаясь снова,
Буду от безумства умирая воскресать...

Единственный

Я скажу тебе честно и прямо,
Ничего не
хочу я таить:
Ты пойми меня, мой упрямый,
Лишь тебя
я хочу любить.
Надоели мне все гаданья,
И напрасно
мне слезы лить.
Лишь с тобой я хочу на
свиданье,
Лишь тебя одного любить!
Тихо волосы
гладит ветер,
И тебе говорю в ответ:
"Ты один у
меня на свете,
И другого такого
нет!"

Пускай лучше ты не впустишь меня,
Чем я не
открою двери.
Пускай лучше ты обманешь меня,
Чем я
тебе не поверю.
Пускай лучше я в тебе ошибусь,
Чем
ты ошибешься во мне.
Пускай лучше я на дне окажусь,

Чем ты по моей вине.
Пока я жива, пока ты живой,

Последнего счастья во имя:
Быть солнцем хочу над
твоей головой,
Землей - под ногами
твоими.

И быть одной - оно гораздо проще.
Не надо никому желать "спокойной ночи".
И говорить, что любишь очень-очень
И все эти "скучаю, между прочим".
И можно быть свободной в небе птицей,
А не кому-то вместо журавля синицей,
И по ночам, не часто, радоваться пиццей,
Не объясняя, почему тебе не спится.
А можно даже впасть немного в крайность,
Собраться и уехать, не прощаясь,
Куда-нибудь, где толпы глупых чаек,
Уходят ввысь, не очень ровной стаей.
И быть счастливой не кого-то ради,
И все стабильно, как на водной глади,
А стоя в пробке, что всегда, на МКАД'е,
Знать, что не изменят вдруг с какой-то Ксюшей, Надей.
И в жизни твоей никаких столь лишних кочек,
И в мыслях все, как будто между прочим,
Но кажется, это совсем-совсем не проще,
Когда не нужно никому твое "спокойной ночи".

Я буду любить тебя... Молча.
Я буду любить тебя... Ветром...
Я буду любить тебя... Очень!
Нежно... Пусть безответно...

Я буду любить тебя... Сильно.
И даже дышать... Тише.
Пусть это чуть-чуть... Наивно.
Ты только останься... Ближе...

Я буду любить тебя... Знаешь?
Я буду любить тебя... Свято.
Мне даже не нужно... Рая...
Ты только б осталась... Рядом.

Я буду любить тебя... Сладко...
Мне это ничуть... Несложно!
И, если совсем кратко...
Я буду любить тебя... Можно?

Он никогда не будет в стае,
Но если б был, то только вожаком,
Его все знали в этом дальнем крае,
Его боялись все, и проклинали все его тайком.

Всегда ходил один он, не боялся
Тех жалких тварей, что способны в спину бить из-за угла,
Он никогда и никому ни в чём не клялся
И брёл по свету в поисках тех мест, где смерть его ждала.

Бывал он в безысходных передрягах,
Но выходил из них он победителем всегда
И после боя танец смерти танцевал на тех беднягах,
Которые придать его огню хотели раз и навсегда.

Зачем отдал он жизнь на бойню, на расправу,
Зачем он волком стал, охотником, зачем?
Затем, чтоб мир очистить от людской жестокости, отравы,
Затем, чтоб отомстить за смерть любимой им, им всем.

Она была божественно прекрасна,
Он вспоминает эти времена с тоской,
Смотрел он на неё и думал, что напрасно
Навеки связаны их жизни матушкой-судьбой.

Когда смотрел в её бездонные глаза,
Он просто забывал, не помнил ни о чём,
Он забывал, что ему жизнь, чтоб жить дана,
И просто напросто горел очей её огнём.

Вот только помнится ещё вчера
Она ему так мило улыбалась,
Но нет её сейчас, ведь от пера,
Она уж так давно скончалась.

Он ей тогда не мог ничем помочь,
Он просто занят был каким-то делом,
Да и кто знал, что именно в ту ночь
Он должен был прикрыть девчонку своим телом.

Когда он оказался рядом с ней,
Слезами её глазки уж светились.
Её уста шептали: "Я люблю тебя сильней...
Сильней, чем эту жизнь...и я прощаюсь с ней..."
Затем её небесной красоты зрачки вдруг замерли и в памяти его на долгие века запечатлились...

И вот он полупризрак, получеловек
По свету бродит в поисках тех отморозков,
Которые с ножом из века в век
Пытаются мир заселить плодами собственных отростков.

Он не задумываясь вены вспарывал любому,
Кто только нож успел достать и им грозить ему,
И смерть свою нашёл не от ножа, а по-иному:
От пули, пущенной ему прям вслед, которая досталась только волку одному.

Он умирал беззвучно и недолго.
Его глаза слезы покрыла пелена,
Он понимал, что крестовый поход кончен и без толку...
А перед глазами лишь она, она, она......

Все говорят: мужчине нельзя слез пускать на волю,
Но пусть об этом только говорят.
Ты волк и знаешь, когда стОит воевать за честь свою, за незнакомку вволю,
А когда стОит плакать, чувствуя как сердце пожирает адской боли яд!!!!!

Ночь, слышен выстрел двустволки,
И удачна охота была,
Убили аж шестеро волков!
И волчица щенков принесла.
Пятерых они просто раздали
А волчицу убили совсем,
Одного на цепь привязали,
Затянули покрепче ремень.
Тишина, только воет в потёмке
Волчонок, с убитой судьбой.
Он один, и никто не поможет
Убежать и вернуться домой.
Но окрепнет он и повзрослеет,
И воздаст по заслугам всем тем,
Кто украл его и потемнеет
Сердечко волчонка совсем.
Убежит от людей и подальше,
Не найдёт его больше никто!
И он мчится, и мчится всё дальше!
Вот она - свобода его!
Но счастье было коротким,
Его мать умерла уж давно,
Опустело местечко от дома,
И не видно вокруг никого.
Он пойдёт, пойдёт в пустоту,
Остался совсем он один.
И поднимая глаза на луну,
Он завоет, как прежде не выл…

Там, где овраги темны да ручьисты,
там, где ручьи речисты да чисты,
там, где птицы молчат,
родила одной ночью волчица
трёх лопоухих волчат.

Месяц светил бледный да блудный,
дебри сморил сон беспробудный,
белка заснула в дупле.
Не спала со щенками волчица,
вылизывая их во мгле.

Потом свирепела над логовом вьюга.
Слепые волчата, трясясь от испуга,
молока из сосцов напились
и, сопя да икая от сытости,
под брюхом спать улеглись.

Дремала волчица, но чуткие уши
ловили малейшие звуки снаружи
возле волчьего логова.
Но вместо поступи мужа -
лишь дуба скрип толстоногого.

А волк в это время, зажатый в капкане
на волчьей тропе между пеньками,
яростно бился и молча
в лютом, смертельном отчаянии,
судьбе не сдаваясь волчьей.

Подкралась беда тихой, снежною сапой.
Теперь с перебитой переднею лапой
он цепь рвёт да снег жадно лижет,
да слушает дебри сторожко:
не заскрипят ли лыжи?

В алой крови был снег разрыхлённый,
стонали в агонии ели да клёны
под злобной, слепящей пургою.
Рассвет замаячил зелёный
над тёмной, бессонной тайгою.

Кто знал, что с пургою несчастье примчится?
Тоскою объята, лежала волчица,
волчат не решаясь бросить.
С каждым может такое случиться.
Беда никого не спросит.

Не в силах терпеть пустоту и тревогу,
волчица решилась идти на подмогу
пропавшему в зарослях мужу.
И, помолясь волчьему Богу,
она побежала в стужу.

Нет, не к добру быстро светало.
Следы за волчицей пурга заметала,
засыпая снегами логово-
Волку бегущему - волково,
Богу парящему - богово.

И вот, отбежав подальше от дома,
она в небеса завыла со стоном:
- Что же ты, Бог наш волчий,
оставил меня одинокой
коротать мои вдовьи ночи?!

Провой мне с небес, неистовый Боже,
разделит ли муж со мной брачное ложе?
Мало ль тебе мы крови
жертвовали на охоте,
чтоб жить мне одной век вдовий?

Так выла она с минуту иль боле,
вещая снегам о своей волчьей доле,
как вдруг из далёкой чащи
донёсся призыв, полный боли,
душу и кровь леденящий.

Проваливаясь по брюхо в сугробах,
она понеслась, позабыв о тропах,
призыва признав всевластье,
к тому, кто зачал детей в ней,
к тому, кто дарил ей счастье.

Как сердце её закричало от боли,
когда она встретила мужа в неволе,
в крепком капкане зажатого,
ждущего в тихой тоске
в ад или в рай провожатого!

Он посмотрел в её жёлтые очи.
Он застонал и рванулся, но прочен
был на капкане замок.
Тогда прохрипел он: "Беги же!
Беги"! И, потупясь, замолк.

Но волчица, кипя лютою злобой,
прорычала в ответ: "Прогони, попробуй!
Тебе ли в капкане страстей
указывать мне, что делать?!
Матери наших детей"!

"Ну, что же-- вздохнул он.-Делай, что хочешь.
Но помни, что путь здесь от пули окончишь
в попытке своей бесплодной,
отдавая наших волчат
в логово смерти голодной".

Но самка, зажмурившись крепко со страху,
в пленённую лапу вонзилась с размаху
и, взвыв от его боли,
резанула клыками, как бритвой,
самца перебитую голень.

Потом она, плача, рядом сидела,
а он свою рану лизал то и дело,
отвернувшись мордой к берёзам,
чтобы она, не дай Боже,
не узрела в глазах его слёзы.

Внезапно донёсся охотников запах,
и волк захромал на трёх своих лапах
за верной своей волчицей,
пробивающей грудью тропу
к ручью, что к оврагу мчится.

Они по ручью шли дальше от логова,
пока не дошли до брега отлогого
тихой таёжной речки,
где ели стояли в снегу,
как восковые свечки.

Потом они сделали круг до оврага
по полю, по снежному дну буерака.
И волк уже полз за волчицей,
потеряв в пути много крови,
что продолжала сочиться.

И след их кровавый скрывала позёмка,
и вьюга весенняя пела в потёмках
о верности и о любви их.
А в логове ждали волчата:
голодные, но живые.

Так март пролетел, и снег тихо стаял.
Волчица успешно охотилась в стае,
а волк обучал волчат
охоте на диких уток,
мышей и резвых зайчат.

Его все прозвали Трехлапым папой.
Давно он привык жить с короткою лапой,
но думалось год из года,
что дороже лапы свобода.

А по ночам ему снился
капкан, в котором он бился,
и вползали в ночные грёзы
волчицы любимой слёзы.